Колодочных дел мастер

Профессия модельера-колодочника — редкая и сложная, учиться ей можно всю жизнь. Во времена Советского Союза мастеров по разработке новых форм колодок из куска дерева на всю страну насчитывалось не более 100 человек, а сегодня модельеров-колодочников такого высокого уровня обувщики знают поименно. Анатолий Васильевич Андриянов — один из представителей той старой школы. Некогда он изготавливал колодку для Татьяны Самойловой, летчицы Валентины Гризодубовой и разрабатывал новые формы колодок для коллекций Славы Зайцева, а сегодня работает в компании Spark и большую часть времени проводит в Китае. В августе Анатолий Васильевич приехал в Москву, и Shoes Report встретился с ним, чтобы записать рассказ одного из признанных мастеров колодочных дел.

Анатолий Андриянов - колодочных дел мастер

От стадиона Динамо до Дома моделей

«Я родился в 1940 году и все детство жил с родителями в бараке рядом со стадионом Динамо. Мы с друзьями часто подавали мячи известным футболистам, тренировавшимся на стадионе, а они нас за это подкармливали. Я учился в школе, но учился не очень хорошо — все больше в футбол или хоккей играл. В общем, спорт мне был больше интересен, чем школа. Как-то раз, когда я учился в последнем классе, — а это был 1955 год, — наша классная руководительница меня оставила после уроков и сказала: «Толя, в институт ты все равно не поступишь. Учишься ты плохо и в голове у тебя один футбол. А семья твоя нуждается в кормильце, поэтому тебе нужно получать профессию. Я недавно проходила мимо художественно-ремесленного училища №64, там сейчас как раз объявлен дополнительный набор. Попробуй подать туда документы». Раньше ремесленное училище считалось местом, куда попадают трудные подростки — учеников там кормили два раза в день, одевали в форму и после окончания обучения распределяли на работу — кого токарем, кого слесарем. Папа мне всегда говорил: «Будешь плохо учиться, пойдешь в ремесленное училище». Правда, то училище, которое мне посоветовала учительница, было с художественным уклоном: там готовили каменщиков, краснодеревщиков, лепщиков — многие их работы выставлялись на ВДНХ. Но я карандаш в руках никогда толком не держал и все уроки рисования прогуливал, поэтому предложение классной руководительницы мне показалась странным. Но документы я на всякий случай подал.

Дополнительный набор был объявлен в группу модельеров-колодочников. Курс этот был основан практически по госзаказу, и курировал его Рябкин — ведущий специалист завода ортопедической обуви, который находился рядом с метро Аэропорт. Специалисты этого завода делали на заказ обувь для Кагановича, — он тогда был членом президиума ЦК КПСС. Ноги у Кагановича были больные, и подобрать ему обувь было сложно. Каждый раз Кагановича в ней что-то беспокоило, и однажды он сказал Рябкину: «Если вы не можете сделать обувь мне, то что же носят простые люди?». На что Рябкин ему ответил: «А что вы хотите? Нет специалистов!». Специалистов действительно не было — работали в основном люди без специального образования, пришедшие из сапожников. Хотя до революции, как говорили нам наши учителя, российское обувное производство по уровню и качеству мало чем отличалось от европейского. У нас были частные колодочные фабрики и целые династии колодочников: в Москве династия Стуловых, в Ленинграде — династия Сорокиных. Была школа ручной работы, искусство. Колодки тогда как делали? Топором рубили, ножом резали, рашпилями строгали, шкуркой доводили. И нам эту школу передали. Нас учили так, как до революции, когда все от начала до конца делалось вручную. Мы могли поехать в лес, срубить дерево, вырубить из него топором колодку, обработать ее ножом. Сейчас никто так не умеет, не осталось той школы. И вот эту школу передали нашему выпуску, и следующему после нас. Он, правда, был уже не такой удачный, и все его выпускники растворились, а потом курс и вовсе закрыли — видимо, не было в нем большой необходимости. Но таких специалистов, как мое поколение колодочников, сейчас больше нет. На всю Москву нас было всего трое — я, Женя Орлинский и Слава Кицис. У каждого свой стиль, хотя одна и та же школа. Но они сейчас уже не работают, только я».

Неизвестная профессия

«После окончания училища мы должны были по распределению пойти работать на завод ортопедической обуви. Но нам не хотелось там работать, — молодые были, понять можно. Да и о профессии колодочника тогда никто не знал. Мы стеснялись говорить, что мы колодочники, и когда с девушками знакомились, нас выручала только приставка «модельер». Это сейчас все знают, что такое колодка, и почему она важна в обуви, а тогда профессия эта мало кому была известна.

В общем, на завод работать мы не пошли, но нам повезло: после окончания училища в 1958 году меня и Женю Орлинского пригласили в Дом моделей обуви на Садово-Триумфальной. Его возглавляла Вера Ричардовна Комарова — очень интеллигентная, образованная женщина, ее знал весь Союз. Под ее руководством работали шесть художников. Все они кончали хорошие художественные вузы, были очень талантливыми и грамотными людьми, у которых можно было многому научиться. В Доме Моделей я проработал 10 лет, и этим людям я обязан всем, что во мне есть хорошего. Я тогда, можно сказать, с улицы пришел: хоть это было и художественное училище, но все равно просто училище. А поскольку при создании колодки ты работаешь непосредственно с дизайнером, ты общаешься с ним и перенимаешь его вкус.

Художники Дома моделей обуви разрабатывали новую моду, которая потом рекомендовалась всей легкой промышленности Советского Союза — такая была система. Но иногда мы создавали обувь на заказ, в основном для известных людей. Однажды мы делали туфли для летчицы Гризодубовой. У нее сильно отекали ноги, и ей нужна была красивая обувь на прием. Мы сделали ей остроносые лодочки на шпильке, она была очень довольна. Я делал колодки для Татьяны Самойловой: у нее было все в порядке с ногами, просто нужны были особенные туфли. К нам обращался и Слава Зайцев, работавший художником в Доме моделей одежды на Кузнецком Мосту. В 1966-м он готовил свою коллекцию для показа в Японии и Германии, и пришел к нам в Дом моделей обуви с эскизами, а там такие накрученные, горбатые, наполненные носки... Наши художники Дома моделей такого еще не предлагали, поскольку для показов коллекций было принято делать обувь, которая не отвлекает внимание от костюма. По эскизам Славы Зайцева я сделал колодки и подогнал их на ноги манекенщиц, которые выезжали с ним в Японию, а наши конструкторы изготовили на этих колодках остроносые туфли. Как нам потом рассказывали, в Германии Славу Зайцева после показа забросали цветами».

Недостижимые идеалы

«Я влюбился в свою профессию. Думаю, что это пришло с пониманием того, что моя работа нужна и доставляет удовольствие тем людям, с которыми я работал. Самое сложное — сделать колодку, которая понравится дизайнеру. При работе с дизайнером важно понять, чего он хочет, но при этом сделать так, чтобы было не только красиво, но и функционально. Это, конечно, очень сложно, и бывают конфликтные ситуации, — особенно, когда работаешь не по эскизу, а по прототипу. Дизайнер должен быть не просто великолепным художником, он должен хорошо понимать функцию обуви. Ведь что толку, если обувь будет красивая, но неудобная? Мой мастер, у которого я учился, всегда говорил: на хорошую колодку можно пошить плохую обувь, но на плохую колодку хорошую обувь уже пошить нельзя. Колодка — как фундамент дома: если в фундаменте ошибка, он рано или поздно даст трещину, завалится или разрушится. Ошибаться в нашем деле нельзя, но и сделать все идеально тоже невозможно, поскольку колодка должна подойти как можно большему числу людей. Поэтому совершенных колодок не бывает, и у меня нет колодки, которой я горжусь — я просто не считаю их предметом гордости. Даже если я закончил колодку и доволен ей, через некоторое время я все равно замечаю недостатки. Можно, конечно, закрыть на что-то глаза, но нас научили иначе. Иногда бывает даже так, что я закончил работу, а на следующий день посмотрел на колодку, выбросил ее и начал все заново.

Колодочник не обязан создавать принципиально новую форму, у него другая задача — сделать колодку, обувь по которой будет продаваться в России, которая была бы удобна и сделана в том же стиле — этого требуют дизайнеры. Да и нового уже ничего не придумаешь — все придумано до нас. На колодочных предприятиях сохраняют по одному экземпляру каждой модели колодки, и по таким коллекциям становится очевидно, что все уже было. Даже на фотографиях императриц и дворян заметно, что каблуки, форма носочной, пяточной части, — все такое же, как у нас, и все идет по кругу. Меняется только время и наше видение. Колодка тоже остается прежней, ведь она не рождается сама по себе, а создается на основе своих предшественниц. Есть стандарты, наработанные мастерами, и колодка не производится каждый раз заново. На уже существующую колодочную болванку колодочник наклеивает или наваривает новые элементы, учитывая положительные качества исходника и делая так, как нравится дизайнеру или так, как будет лучше продаваться. В результате колодка становится больше. Но поскольку моя школа основана на работе с деревом, я использую метод от большего к меньшему — срезаю с колодки лишнее. Это мой стиль работы, и я всегда использую только свои колодки, исправляя минусы и сохраняя плюсы».

Реклама

Реклама ООО "Глобал Шуз" ИНН 7710961530 erid: LjN8JzKPK

След Италии

«Самое интересное — делать что-то впервые. Например, привезли мне прототип из Италии и попросили сделать такую же колодку. Но это не значит, что я полностью ее скопирую, ведь это не часы, где есть механика и все можно повторить миллиметр в миллиметр. Нужно повторить не то, что ты видишь в обличии кожи, а невидимую глазу часть, которая послужила фундаментом, основой для этой обуви. Поэтому даже если ты делаешь колодку по прототипу, ты все равно создаешь что-то свое. Это очень интересная работа. Я рассматриваю ботинок и размышляю: во-первых, прототип пошит год назад, и сегодня тот колодочник-итальянец сделал бы колодку гораздо лучше, ведь нет предела совершенству, и каждый год добавляется что-то новое. Вы это заметите, если поставите рядом коллекцию нынешнего и прошлого года. И ты как профессионал тоже должен сделать ее еще лучше. Во-вторых, надо понять, кто будет носить эту обувь, кому она лучше подходит. Смотришь на разных женщин и думаешь, а надели бы они такие туфли?

Когда я работал в Доме Моделей, мы ходили во Всесоюзную торговую палату, смотрели иностранные журналы и модели ботинок, привезенные из-за границы. Так я и постигал основы итальянской школы. Наши художники по образцам итальянской обуви разрабатывали некоторые модели, — впрочем, как и все остальные художники в мире. В Италии я был дважды. Первый раз в 1966 году — за полгода до первой в Советском Союзе выставки обуви в Лужниках. Нас, специалистов со всего Советского Союза — художников, модельеров, колодочников, — отправили на две недели в Италию, чтобы посмотреть, поучиться и к выставке подготовить достойные образцы от Советского Союза. Несмотря на то, что я не был комсомольцем и никогда не ездил в демократические страны, меня выпустили без нотаций и дополнительных вопросов — и это притом, что тогда выехать заграницу было очень трудно. Видимо, когда государству было действительно нужно, выпускали без разговоров. Италия на меня произвела такое сильное впечатление, что потом я даже никуда не хотел ехать. Рим, Венеция — все это очень долго не укладывалось в голове. Тогда же я понял, что нахожусь слишком далеко от итальянских колодочников профессионально, хотя не понимал, насколько далеко. Я даже не мог сравнить, насколько я квалифицирован по сравнению с ними. А в 1985 году, когда я уже самостоятельно поехал в Италию во второй раз, я в откровенных беседах с модельерами-колодочниками понял, в чем заключается эта разница. Конечно, у нас сильная школа, и неизвестно, кто сделает колодку быстрее и лучше — мы или итальянцы. Но итальянская школа основана на эстетике, и чтобы перенять их культуру обувного производства, надо родиться и жить в Италии. Но в целом я понял, что мы с итальянцами на равных. С колодочником, который работал на колодочной фабрике в городе Форли, мы разговаривали через переводчика, но говорили как будто на одном языке — просто родственные души. О чем бы он ни рассказывал — я это знаю, что бы я ему ни говорил, он тоже это знает. То есть мы были на одном уровне профессионального развития, просто достигли его разными путями».

Работа с колодками, зарплата колодками

«В Доме моделей я проработал 10 лет, а потом его с Садово-Триумфальной перевезли в новое здание в Черемушках. Там была фабрика, которую министерство решило сделать экспериментальной и полностью отдать под нужды Дома моделей. Это было правильное решение: одно дело, когда ты делаешь колодки и не вникаешь в процесс производства, а другое — когда общаешься с технологами и понимаешь, что выгодно выпускать, а что нет. Но к тому времени у нас в Доме моделей уже были некоторые разногласия, да и ездить на Новые Черемушки было далеко. В общем, не помню как именно, но меня переманили в Дом моделей обуви бытового обслуживания в Химках, принадлежащий Министерству бытового обслуживания. Там тоже были свои конструкторские бюро, только они обслуживали не промышленность, а частные ателье. Я поработал там полгода и осознал, что совершил ошибку. Дело было даже не в людях, ведь вместе со мной туда перешел почти весь состав Дома моделей. Просто я понял, что это не мое: другие задачи, не такие интересные. Но я не стал возвращаться, посчитал, что это нехорошо. Поскольку нужно было где-то работать — у меня к тому моменту уже была семья, — я устроился колодочником на Первую модельную фабрику объединения «Восток» на Красной Пресне. Проработал года два и меня пригласили на Кубинскую обувную фабрику. Прежде она шила обыкновенные тапочки, но когда из Дома моделей обуви туда пришел сильный модельер-конструктор Давид Львович Забрянский, фабрика стала шить мокасины и превратилась в интересное экспериментальное производство. В общей сложности я проработал в Кубинке 15 лет, но раз в пять лет увольнялся из-за того, что работы было мало. Но меня каждый раз звали обратно и я возвращался, потому что работать там было интересно.

Во время второй поездки в Италию в нашей делегации я познакомился с директором Армавирского колодочного завода, Шуплецовым Геннадием Аркадьевичем. Вскоре началась перестройка, и мы с ним решили организовать собственное предприятие по разработке колодок. Я эти колодки разрабатывал, а завод в Армавире их тиражировал. Меня тогда уже знала вся обувная промышленность Советского Союза, и московские модельеры-колодочники могли принимать участие в этом предприятии. Все было очень интересно до тех пор, пока из-за дефицита в стране нам не пришлось расплачиваться с сотрудниками по бартеру. А как я могу платить зарплату колодками? Кому они нужны? Поэтому я просто закрыл предприятие и стал работать на тех, кто меня знал и приглашал по контракту. 10 лет проработал с фирмой Liska, тогда же впервые стал ездить в Китай. Сейчас я работаю в компании Spark, и эта коллекция «Весна-Лето 2014» — моя первая коллекция для этой фирмы. Вообще-то я не люблю менять места работы, потому что мне нужно организовать свое рабочее место, иметь возможность делать то, что нужно, независимо от внешних обстоятельств. Сейчас я в основном работаю в Китае, и там все зависит только от меня. Если я плохо сделал колодку, то это исключительно моя вина. В России ты можешь подвести заказчика по срокам, поскольку мало что от тебя зависит: здесь после того, как я разработал колодку, я не могу сразу же пошить на нее обувь и проверить свою работу, а в Китае есть все возможности.

Я бы с удовольствием вернулся поработать с людьми, которые создают моду, с теми, за кем идет промышленность. Я нутром чувствую, что смог бы. Знаете, как говорят: не важно, сколько тебе лет, важно, на сколько ты себя ощущаешь. Я ощущаю себя молодым, абсолютно молодым. И во всех командировках стараюсь общаться с молодежью. Я, правда, выделяюсь на их фоне, но пусть думают что хотят. Я буду общаться с молодежью, потому что молодежь — это жизнь».